Российский писатель-экспрессионист Александр Снегирев про прелести жизни в большом городе и уродства, встреченные на жизненном пути.
АЛЕКСАНДР СНЕГИРЕВ
(родился в 1980 году, Москва) —
российский писатель. Автор книг «Как мы бомбили Америку», «Нефтяная Венера», «Моя малышка», «Тщеславие», «Чувство вины». Лауреат премии «Дебют», номинант на премию «Большая книга», финалист премии «Национальный бестселлер», номинант премии «Русский букер».
Книги Александра Снегирева — это откровения российской современностью. Несмотря на то что во многих его текстах превалирует метафорическая жестокость, лаконичность стиля компенсирует пугающие задумки и превращает творчество автора в действительно художественные произведения высокой пробы. В интервью нашем порталу Александр рассказал, почему Нобелевская премия — это конец для писателя, на кого из молодых авторов надо обратить внимание и почему художника лучше заткнуть, чем осыпать наградами.
— Прочитав вашу книгу «Нефтяная Венера», почему-то первым хочется спросить вас о политкорректности. Присутствует ли она у вас и насколько вы себя ограничиваете в публичных высказываниях?
— Политкорректность для меня означает две противоположных вещи: с одной стороны, чуткость к ближнему, деликатность в обращении с болезненными темами, с другой — ханжество. Сегодня политкорректность стала цензурой в руках тех, кто хочет заткнуть оппонентов, и моя писательская задача не бороться с политкорректностью, а просто ее не замечать, забыть о ней.
— Можете ли назвать ваши тексты публичным высказыванием?
— Конечно, литература — это публичное высказывание и единственным ограничением для меня является уместность той или иной мысли в данной конкретной книге. А страх кого-то задеть стоит приберечь для выступлений на детских утренниках.
— В официальных творческих биографиях о вас ничего неизвестно до 2005 года. Расскажите, каким было это время, до вручения премии «Дебют»? И вообще, каким был ваш настоящий, не премиальный, литературный дебют?
— Я обычный москвич, учился понемногу, работал, женился. Строил дома и сажал деревья. Писать начал поздно, в двадцать лет. Первым рассказом можно считать «Выборы», который после «Дебюта» сразу был опубликован, только не помню где. Написал я его по следам работы наблюдателем на парламентских выборах девяносто девятого года. Так меня проняло. А дальше больше и пошло-поехало.
Я постоянно вдохновляюсь жизнью,
как и все писатели, впрочем. Фантазия иногда
заводит очень далеко, но импульс
я всегда получаю из окружающей
реальности.
— Как вы теперь, по прошествии десяти лет после вашего (опять же официального) старта относитесь к молодой русской литературе и есть ли, на ваш взгляд, какие-то интересные и яркие примеры?
— Молодые конкуренты так и прут. Елизавета Александрова-Зорина и Полина Клюкина, Евгений Алехин и Кирилл Рябов, Платон Беседин и Всеволод Непогодин, Антон Секисов. Алиса Ганиева по идее тоже из этой стаи молодых волков, но вопреки возрастным рамкам я все-таки отнес бы ее к поколению тридцатилетних.
— Что было первым в вашей жизни, получившим в качестве описания слово «уродство»?
— Уродством я всегда в первую очередь считал мерзости, совершаемые людьми. Например, однажды у нас в классе один богатый мальчик поколотил придурковатую девочку. Прямо как в пошлой слезливой сказочке. И я не заступился. Для меня все это и есть уродство.
— А что вы считаете прекрасным из жизни в условиях большого города?
— Большой город полон прекрасного. Здорово гулять с собакой ранним осенним утром и встретить соседку, возвращающуюся из клуба. Здорово помочь подняться поскользнувшейся на льду тете, проверять почту в «Макдональдсе», потому что дома отключили Интернет, пересекать реку по открытому мосту в поезде метро. Здорово идти мимо торговцев цветами, слушая их курлыканье: «Розы, молодой человек, розы».
— Есть ли вещи в вашей жизни, по которым вы испытываете ностальгию?
— Я очень привязчивый и сентиментальный человек и одновременно многого лишился: и людей, и предметов. Так что вся моя минувшая жизнь состоит сплошь из предметов ностальгии.
У нас в классе один богатый мальчик
поколотил придурковатую девочку.
Прямо как в пошлой слезливой
сказочке. И я не заступился.
Для меня все это и есть
уродство.
— Ваша книга «Чувство вины» сугубо жизненное произведение, максимально пропитанное художественным реализмом. Пересекается ли ваша реальность с реальностью ваших героев? Да и вообще, писатель и человек внутри вас — это разное или же это симбиоз?
— Реальности моих книг и моей жизни так плотно переплетены, что иногда я не могу разобраться, где вымысел, а где быль. Я постоянно вдохновляюсь жизнью, как и все писатели, впрочем. Фантазия иногда заводит очень далеко, но импульс я всегда получаю из окружающей реальности.
— Верите ли вы в предназначение литературы сделать мир лучше?
— Идея того, что литература что-то должна, родилась в головах пропагандистов, которые хотят использовать книги как инструмент управления. Ничего литература не должна. Она, как и любое искусство, стоит намного выше понятий «лучше» или «хуже». Кроме того, не забывайте пословицу: «Что русскому хорошо, немцу смерть». Одному, может, и станет светлее на душе, а другой побелеет от ярости и пойдет громить ларьки. Литература должна будоражить, как любовь — это единственное. Потому что если не будоражит, значит, это опилки, а не литература.
Литература должна будоражить,
как любовь — это единственное.
Потому что если не будоражит,
значит, это опилки,
а не литература.
— Во что вообще верите, если серьезно?
— Во что я верю? В Бога, а еще в то, что красная кровь через час уже снова земля, через два на ней цветы и трава, через три она снова жива и согрета лучами звезды по имени Солнце.
— Затронули ли вас политические баталии и сетевые репрессии в творческой среде и как вы вообще ко всему этому относитесь?
— Я не присутствую на поле отечественных политических интриг и редких битв. Околополитические мысли, которые у меня возникают, я высказываю, но они, скорее, философского содержания. Репрессии меня не затронули, но в России репрессии — вопрос, открытый для каждого, даже для тех, у кого хата с краю, так что не будем зарекаться.
— Ну и напоследок, кого бы вы от России номинировали на Нобелевскую премию по литературе из тех, кто еще жив?
— Нет лучшего способа заткнуть художника, чем осыпать наградами. Нобелевская премия — это подведение черты. Ее вручают тем, кто почивает на лаврах, а лавры — это творческая смерть, которой я никому не желаю.
