Гродненский частный театр «Провинция» привез в Минск и показал на сцене Республиканского театра белорусской драматургии премьерный спектакль “Die Verwandlunq” («Превращение») по Францу Кафке.Историю о том, как, проснувшись однажды утром, коммивояжер Грегор Замза обнаружил, что превратился в насекомое, на театральный язык перевел Олег Жюгжда, главный режиссер Гродненского областного театра кукол. Размышления, поиски и фантазии режиссера, описанные в программке, привели к неожиданному превращению паразитов в людей…
“Die Verwandlunq” — это театр предмета: на сцене одновременно действуют люди, куклы и вещи. Роль Грегора, абсурдного героя в абсурдном мире, исполняет актер (Виталий Леонов). Паразитирующая на Грегоре семья представлена кукольными персонажами (Наталья Доценко, Лариса Микулич, Дмитрий Гайдель; куклы Валерия Рачковского). Такое разделение порождает особую систему условности: человечное представлено людьми, не человечное — куклами. Когда Грегор превращается в насекомое, он становится куклой. Но актер-кукловод не надевает черного костюма и остается видимым зрителю — проекция души, сущности Грегора-насекомого, подтверждение его человечности.
Однако принятая вначале система условности разрушает сюжет Кафки. В финале спектакля семья, которая до превращения жила за счет Грегора, а после желала его смерти, дождавшись ее, отправляется за город на трамвае. И с чемоданами выходят из дому, а потом садятся в трамвай уже не куклы, а люди. Значит, они стали такими же, как Грегор в начале спектакля, значит, они превратились из паразитов в людей. Хотя в своем финале Кафка определенно однозначен: три Замзы — отец, мать и сестра — с облегчением вздыхают после смерти насекомого и остаются паразитами. Жюгжда, наоборот, превращает в паразита Грегора: в собственных снах, в которых герой никак не может добраться до портрета девушки со светлыми волосами, он воплощен в образе куклы. Воплощение выглядит очень символично: значит, Грегор стремится к тому, чтобы стать таким же, как и его родственники. В финале это ему удается, но оказывается, что всю жизнь он стремился к смерти. Абсурдную историю о человечности и маленьком человеке Олег Жюгжда превратил в средневековый миракль, где в каждом уживается праведник и злодей, и превращение из одного в другое происходит только благодаря божественным силам. Но Кафка ли это?
Отличительная особенность мира, созданного на сцене Олегом Жюгждой, — укрупнение деталей «Превращения» и создание системы образов, которая получилась очень полярной: одни решения режиссера достаточно оригинальны, другие выглядят как штампы. Так, смена профессии Грегора осовременивает героя и создает интересную метафорику: из торговца сукном режиссер превращает сына Замзы в распространителя средства от насекомых и, в конце концов, тот погибает от товара, который сам же продавал. История с портретом, наоборот, напоминает худший образчик социальной рекламы. Девушка на портрете стоит спиной к зрителям, а Грегор во сне несколько раз на протяжении спектакля пытается добраться до портрета и заглянуть ей в лицо. В финале ему это удается, девушка поворачивается, и вместо лица к залу обращен череп…
Сценография — еще один «вопросительный знак» в спектакле. Сценографом в постановке выступил сам режиссер, ограничив сценическое пространство мелким бассейном с водой. Назначение его неясно. Если это попытка показать, что в пространстве, в котором могут существовать все другие герои в галошах, не может существовать человечный Грегор без галош, то выглядит она неубедительно. А если это попытка воздействовать на эмоциональность зрителя (вода, песок, огонь — очень яркие выразительные средства на сцене и всегда вызывают у зрителей сильные эмоции), то не слишком ли символично используется бассейн на протяжении всего действия, а в итоге значения символа остается неясным.
В статье о «Превращении» Владимир Набоков пишет: «Можно разъять рассказ, можно выяснить, как подогнаны одна к другой его детали, как соотносятся части его структуры; но в вас должна быть какая-то клетка, какой-то ген, зародыш, способный завибрировать в ответ на ощущения, которых вы не можете ни определить, ни игнорировать». Кафка этот ген, безусловно, обнаруживает. Размышления, поиски и фантазии Олега Жюгжды — нет. Не вибрирует. Не искрит. Не превращается.