Классику польского авангарда можно увидеть в Кукольном.
На твоего отца похож он голосом... ей-богу, это он, а впрочем... не похож... А впрочем... *
Были ли мы готовы к Гомбровичу? Наверное, да. Семь лет в репертуаре Купаловского шла история любви, которая не случилась, и история убийства, которое произошло, — «Ивонна, принцесса Бургундская» в постановке Александра Гарцуева. Так что классик польского авангарда Гомбрович столичному зрителю был представлен. Но встреча в Белорусском государственном театре кукол — спектакль «Венчание», который поставил Александр Янушкевич — все равно оказался неожиданной.
Подводя театральные итоги-2011 в журнале «Мастацтва», критики единогласно назвали «Венчание» одним из самых значительных событий, которое произвело настоящий фурор и, безусловно, осталось в ряду самых выдающихся театральных событий прошлого года.
Мнения зрителей разделились: одни солидарны с критиками, другие, мучимые вопросами «А когда в кукольном спектакле начнут показывать кукол?» и «Как это все вообще понимать?», уходят после антракта…
К черту, не знаю, в чем тут дело, но все это ужасно мучительно, потому что все вывернуто наизнанку — понимаешь — заткнуто кляпом, вот, заткнуто, забито... и замаскировано... но, кажется, здесь, кроме нас, еще кто-то есть, дай-ка я посмотрю, да выясню, и угадаю...
Пьеса «Венчание» — то ли сон, то ли предсмертный бред солдата — действительно, не так проста для восприятия среднестатистического белорусского зрителя, привыкшего к линейному сюжету и определенному набору выразительных средств.
Беда нашей публики в том, что она приходит в зрительный зал, как правило, со сформированным со школьных лет, нерушимом представлением о том, каким должен быть спектакль в частности и театр вообще. Все, что выпадает из этого представления, попадает в категорию «непонятного» и вызывает у зрителя не попытку осмыслить, попробовать настроиться на восприятие (например, попытаться уследить не за сюжетом, а за сменой эмоций, которые провоцирует происходящее на сцене), а неприятие. Большинство из нас по-прежнему ходит в театр, как в храм, и признают не спектакль-контакт, а спектакль-догмат, не попытку общения и размышления, а утверждение истины. Большинство из нас по-прежнему предпочитают «удобный театр», который не вызывает неприятных ощущений, и особенно неприятного ощущения узнавания, соотношения героя и себя. Я не имею в виду момент, когда зрительницы обнаруживают схожесть своего семейного положения с положением Анны Карениной, я говорю, например, о новой драме или о телесности в театре.
В чем же конфликт «Венчания» Гомбровича и среднестатистического белорусского зрителя? Я думаю, в форме. «Венчание» — это пародия гениальной пьесы, постмодернистская аллюзия на «Гамлета», поток сознания. Что значит, когда главный герой солдат Хенрик (Тимур Муратов) стоит в окружении указательных пальцев разной длины? Как это расшифровать?
Видали короля!
Мир Хенрика, где он хочет быть абсолютным властелином, обрел материальное воплощение благодаря художнику Татьяне Нерсисян. Для тех, кто следит за премьерами кукольного очевидно, что сценическое оформление «Венчания» — синтез опыта прошлых спектаклей и новых находок.
Решение кукольных образов Игната (Александр Васько), Катажины (Светлана Тимохина), Хенрика (которые, кстати, параллельно существуют на сцене и в человеческом обличье) напоминает героев спектаклей «Драй швестрн» по А. Чехову и «Чаму старэюць людзі?» по А. Вертинскому — от соотношения пропорций тела куклы (например, длина конечностей, размер головы, таза) и пропорций куклы и актера до общей стилистики образов. Но в данном случае нельзя сказать, что это самоповтор, который иногда случается у всех сценографов. Это, скорее, такое набоковское кочевание героев из произведения в произведение: помните, как в «Защите Лужина» в знакомых Лужина читатель узнает Алферовых из «Машеньки» — похожий процесс узнавания происходит и на спектаклях, оформленных Татьяной Нерсисян. Кукла приносит с собой настроение, атмосферу: в «Венчании», «Драй швестрн» и «Чаму старэюць людзі?» они схожи.
Из находок нужно отметить куклы-косюмы Короля (Александр Васько) и Королевы (Светлана Тимохина), с нанесенными на обеих их сторонах портретами крупного и среднего плана. Когда свободный костюм переворачивается, лицо то приближается к зрителю, то отдаляется от него. В «Венчании» режиссер и художник успешно осваивают новое для современного белорусского театрального процесса средство выразительности и возможность воплощения героя в кукольном театре или театре предмета — куклу-портрет. Ну, а придворных символизируют части тела — головы и пальцы различных размеров, множество которых появляется на сцене.
«Венчание» — это сон, бред. И Татьяна Нерсисян создает ирреальную атмосферу на сцене благодаря принципу монтажности (использование предметов и изображений разного размера).
Сон это или явь; то сон всего лишь... может даже чуть наивный, ну так что ж с того? Постичь значенье сна...
Но почему же спектакль Александра Янушкевича — это фурор и новое творческое мышление? Потому что «Венчание» — это поиски нового театрального языка. Как и художник режиссер в этом спектакле тоже ищет форму. Направление поисков диктует драматургический материал: пьеса Гомбровича — это пародия на форму. К тому же, «Венчание» — в некотором роде поток сознания, литературный приём так и не нашедший удачного сценического воплощения у нас. И, возможно, отстутсвие этого воплощения теперь влияет на освоение пьес новой драмы, написаной в технике «вербатим». Александр Янушкевич осваивает поток сознания путем создания трех параллельных реальностей (люди, куклы, части тела), которые вопреки аксиоме о параллельных прямых все-таки пересекаются в разных точках.
И если история высмеянного Гамлета не привлечет вашего внимания своей иронией или абсурдностью, и если вам все равно, что страну Хенрика превратили в кабак, а невесту в девку; то постарайтесь увидеть как непохожа история на постановки с линейным повествованием, как сосуществуют вместе люди и куклы…
А потому, приказ мой:
Собраться в этом зале, где венчанье
Король себе устраивает сам.
Брать всех за морду и сюда тащить!
* — в тексте использованы цитаты из пьесы Витольда Гомбровича «Венчание».
На твоего отца похож он голосом... ей-богу, это он, а впрочем... не похож... А впрочем... *
Были ли мы готовы к Гомбровичу? Наверное, да. Семь лет в репертуаре Купаловского шла история любви, которая не случилась, и история убийства, которое произошло, — «Ивонна, принцесса Бургундская» в постановке Александра Гарцуева. Так что классик польского авангарда Гомбрович столичному зрителю был представлен. Но встреча в Белорусском государственном театре кукол — спектакль «Венчание», который поставил Александр Янушкевич — все равно оказался неожиданной.
Подводя театральные итоги-2011 в журнале «Мастацтва», критики единогласно назвали «Венчание» одним из самых значительных событий, которое произвело настоящий фурор и, безусловно, осталось в ряду самых выдающихся театральных событий прошлого года.
К черту, не знаю, в чем тут дело, но все это ужасно мучительно, потому что все вывернуто наизнанку — понимаешь — заткнуто кляпом, вот, заткнуто, забито... и замаскировано... но, кажется, здесь, кроме нас, еще кто-то есть, дай-ка я посмотрю, да выясню, и угадаю...
Пьеса «Венчание» — то ли сон, то ли предсмертный бред солдата — действительно, не так проста для восприятия среднестатистического белорусского зрителя, привыкшего к линейному сюжету и определенному набору выразительных средств.
Беда нашей публики в том, что она приходит в зрительный зал, как правило, со сформированным со школьных лет, нерушимом представлением о том, каким должен быть спектакль в частности и театр вообще. Все, что выпадает из этого представления, попадает в категорию «непонятного» и вызывает у зрителя не попытку осмыслить, попробовать настроиться на восприятие (например, попытаться уследить не за сюжетом, а за сменой эмоций, которые провоцирует происходящее на сцене), а неприятие. Большинство из нас по-прежнему ходит в театр, как в храм, и признают не спектакль-контакт, а спектакль-догмат, не попытку общения и размышления, а утверждение истины. Большинство из нас по-прежнему предпочитают «удобный театр», который не вызывает неприятных ощущений, и особенно неприятного ощущения узнавания, соотношения героя и себя. Я не имею в виду момент, когда зрительницы обнаруживают схожесть своего семейного положения с положением Анны Карениной, я говорю, например, о новой драме или о телесности в театре.
В чем же конфликт «Венчания» Гомбровича и среднестатистического белорусского зрителя? Я думаю, в форме. «Венчание» — это пародия гениальной пьесы, постмодернистская аллюзия на «Гамлета», поток сознания. Что значит, когда главный герой солдат Хенрик (Тимур Муратов) стоит в окружении указательных пальцев разной длины? Как это расшифровать?
Видали короля!
Мир Хенрика, где он хочет быть абсолютным властелином, обрел материальное воплощение благодаря художнику Татьяне Нерсисян. Для тех, кто следит за премьерами кукольного очевидно, что сценическое оформление «Венчания» — синтез опыта прошлых спектаклей и новых находок.
Решение кукольных образов Игната (Александр Васько), Катажины (Светлана Тимохина), Хенрика (которые, кстати, параллельно существуют на сцене и в человеческом обличье) напоминает героев спектаклей «Драй швестрн» по А. Чехову и «Чаму старэюць людзі?» по А. Вертинскому — от соотношения пропорций тела куклы (например, длина конечностей, размер головы, таза) и пропорций куклы и актера до общей стилистики образов. Но в данном случае нельзя сказать, что это самоповтор, который иногда случается у всех сценографов. Это, скорее, такое набоковское кочевание героев из произведения в произведение: помните, как в «Защите Лужина» в знакомых Лужина читатель узнает Алферовых из «Машеньки» — похожий процесс узнавания происходит и на спектаклях, оформленных Татьяной Нерсисян. Кукла приносит с собой настроение, атмосферу: в «Венчании», «Драй швестрн» и «Чаму старэюць людзі?» они схожи.Из находок нужно отметить куклы-косюмы Короля (Александр Васько) и Королевы (Светлана Тимохина), с нанесенными на обеих их сторонах портретами крупного и среднего плана. Когда свободный костюм переворачивается, лицо то приближается к зрителю, то отдаляется от него. В «Венчании» режиссер и художник успешно осваивают новое для современного белорусского театрального процесса средство выразительности и возможность воплощения героя в кукольном театре или театре предмета — куклу-портрет. Ну, а придворных символизируют части тела — головы и пальцы различных размеров, множество которых появляется на сцене.
«Венчание» — это сон, бред. И Татьяна Нерсисян создает ирреальную атмосферу на сцене благодаря принципу монтажности (использование предметов и изображений разного размера).
Сон это или явь; то сон всего лишь... может даже чуть наивный, ну так что ж с того? Постичь значенье сна...
Но почему же спектакль Александра Янушкевича — это фурор и новое творческое мышление? Потому что «Венчание» — это поиски нового театрального языка. Как и художник режиссер в этом спектакле тоже ищет форму. Направление поисков диктует драматургический материал: пьеса Гомбровича — это пародия на форму. К тому же, «Венчание» — в некотором роде поток сознания, литературный приём так и не нашедший удачного сценического воплощения у нас. И, возможно, отстутсвие этого воплощения теперь влияет на освоение пьес новой драмы, написаной в технике «вербатим». Александр Янушкевич осваивает поток сознания путем создания трех параллельных реальностей (люди, куклы, части тела), которые вопреки аксиоме о параллельных прямых все-таки пересекаются в разных точках.
И если история высмеянного Гамлета не привлечет вашего внимания своей иронией или абсурдностью, и если вам все равно, что страну Хенрика превратили в кабак, а невесту в девку; то постарайтесь увидеть как непохожа история на постановки с линейным повествованием, как сосуществуют вместе люди и куклы…
А потому, приказ мой:
Собраться в этом зале, где венчанье
Король себе устраивает сам.
Брать всех за морду и сюда тащить!
* — в тексте использованы цитаты из пьесы Витольда Гомбровича «Венчание».