«Кошмар какой-то!» — такой стереотип складывается у современных зрителей о новой драме. В новодрамных текстах насилуют, ведут беспорядочную половую жизнь, ругаются матом. убивают, умирают. Новая драма — это очень точный слепок жизни, но не счастливой и благообразной, а такой, какая она есть в детском доме, притоне, обыкновенном дворе спального района, в тюрьме, в общественном транспорте, на кладбище. Новая драма таит в себе множество опасностей для зрителя — можно обнаружить неприятное сходство с маргинальным героем или не выдержать испытания сценами с подробным описанием убийства. Но эти ли чувства она должна вызывать у нас?
Уже полгода в Национальном академическом театре им. Янки Купалы идет черная комедия ирландского драматурга Мартина МакДонаха «Самотны Захад» (постановка Павла Харланчука) — история о двух братьях, которые не» умели прощать.
Вряд ли мы когда-нибудь задумывались над тем, насколько сложен процесс прощения. И драматург пытается раскрыть его перед нами, как перед студентом, который изучает физиологию, раскрывают процесс ходьбы. Человек идет, чтобы достичь какой-то цели, но совершенно не думает о том, как ему поднимать или ставить ногу и какие группы мышц задействованы в этом конкретном шаге. Равно так же человек никогда не думает, как именно нужно прощать другого человека, а просто это делает. И вот два брата Коулмен и Вален, которые никогда никого ни за что не прощали, пытаются освоить этот процесс точно так же, как маленькие дети учатся ходить. Делают шаг, другой — и, конечно, падают… Коулмен так и не простил Валену того, что это именно он толкнул девушку, которую Коулемен любил. Та пропорола карандашом горло, оказалась в больнице и вышла замуж за врача, который ее спас. Вален так и не смог забыть, что Коулмен отрезал уши его любимому псу и тот погиб.
Однако решение спектакля максимально отдаляет нас от героев, и перемещает действие в слишком абстрактные условия, что противоречит одному из базовых принципов новой драмы — документальности. В первую очередь этому способствует художественное оформление постановки (художник-постановщик Александр Болдаков). Один из самых любимых способов оформления художниками спектаклей Макдонаха — воссоздание на сцене интерьера ирландского дома в деталях (с полочкам, баночками, занавесочками и прочими бытовыми мелочами). Так ставит МакДонаха законодатель моды на этого драматурга Пермский Театр «У Моста». Так оформил спектакль «Каралева прыгажосці»Евгений Волков в минском Новом драматическом театре. И этот вариант никогда не станет штампом, поскольку позволяет талантливому художнику раскрываться в деталях и не нарушает принципа документальности. В Купаловском ирландские интерьеры были представлены мебелью в виде кубов, плитой и холодильником (необходимыми по сюжету пьесы), а еще странным задником — пестрым коллажем из логотипов самых разных брендов, который после нескольких премьерных показов заменили на задник с коллажем из железных баночек от пепси. Часть костюмов в спектакле стилизованна. И сценография мгновенно, с первой секунды действия увеличила дистанцию между героями и зрителями.
Но нужно отметить и актерские удачи — рефлексирующий Отец Уэлш в исполнении Павла Харланчука (особенно эпизод, где Отец, чтобы остановить братьев, сует руки в кастрюлю с расплавленной пластмассой), влюбленная нигилистка, девочка-подросток Герлинг (Ольга Скворцова-Ковальская) и дуэт братьев, в родстве которых ни секунды не сомневаешься (Коулмен — Михаил Зуй, Вален — Сергей Руденя).
Окончательно разрыв между залом и героями увеличивает неясность режиссерского замысла (по закулисью, кстати, ходят слухи о предпремьерных изменениях, которые вносились не режиссером постановки). Что есть главное? То, что братья попытались простить, или то, что Коулмен кричал в финале на небеса Отцу Уэлшу, что не стоило закладывать за них с братом жизнь, потому что за них нельзя закладывать и копеечную монету? Режиссер намеренно использует гротеск? Намеренно провоцирует мощную «защиту смехом» от происходящего на сцене?
В принципе, неясность режиссерской позиции в «Самотным Захадзе» характеризует ситуацию с новой драмой в белорусском театральном процессе в общем. Какие переживания должна она вызвать у зрителя: неистовый оптимизм «в сравнении с героем моя жизнь — совершенство» или страх от того, что ты похож «вон на того бомжа на сцене»? Что с ней делать — тоже до конца непонятно: каждый пытается найти свой способ воплощения новодрамного текста на сцене. Опыт с «Самотным Захадам» вряд ли можно назвать удачным, но его наличие в театральном процессе очень важно, потому что оно-то и создает этот самый процесс.