Писатель Сергей Календа из тех, кто не подстраивается под белорусский литературный процесс, а его создает. Являясь редактором литературно-художественного журнала «Макулатура», Сергей привносит в нашей страны новые тексты, оснащенные иллюстрациями современных художников. В интервью нашему порталу Сергей рассказал, чем ему интересна азиатская культура, почему важно не просто сохранять белорусский билингвизм, но и расширять его, а также про свои новоприобретенные традиции.
- Есть ли для тебя автор в литературе, мастерство которого тебе кажется недосягаемым, может, это несколько авторов? Или это отдельное произведение?
- Все создано человеком, любой роман, картина, музыкальная композиция, а значит, недосягаемых вершин не существует, если только ты сам себе не ставишь преграды. А вообще, самая главная беда, которая тормозит творчество, — лень. Особенно лень присуща людям одаренным, всем известно, что одного таланта мало, чтобы писать, как Шекспир, важно еще уметь пользоваться своим талантом, развиваться в разных направлениях, а еще распределять время работы. То, что необходимо вдохновение для творчества, это правда, но важно еще и усердие. Энтони Берджесс каждый день писал от пяти страниц, неважно что — рассказ, эссе, статья или роман — но он писал обязательно. Есть писатели, которые очень плодотворны утром и до обеда, а есть наоборот, ночные трудоголики, но я не знаю ни одного писателя, который был бы великолепен в творчестве и писал бы только под вдохновением, или пил и писал. Буковски, что бы он там о себе ни говорил, писал очень много и трезвым, а до того, как начать писать, пил, хреново работал и лентяйствовал. Для человека, который не может не писать, сам процесс — огромное удовольствие. Особенное чувство, не сравнимое ни с чем на свете, — это когда перед тобой завершенный текст, не важно, будь это роман, рассказ или верлибр. Я очень часто обращаюсь мыслями к тем писателям, которые для меня являются вершинами, во многом недосягаемыми: Гюнтер Грасс — его письмо густое, насыщенное образами, Луи-Фердинанд Селин — это гений построения стиля, сюжетной линии, Эльфрида Елинек — она мне кажется недосягаемой в абсолютной художественности, подходу к слову, экспрессии.
- С того момента, как ты издал свой первый текст, и по сегодняшний день изменилось ли что-то в современной белорусской литературе?
- С того момента прошло уже шесть лет, и где-то шесть лет назад я, можно так сказать, влился в литературный мир, честно, я мало кого знал тогда и теперь знаю двух-трех писателей, с которыми не просто здороваюсь за руку, но могу обсудить что угодно, выпить… И могу сказать, что тогда для меня существовали Альгерд Бахарэвіч, Адам Глобус, Зміцер Вішнеў, Ільля Сін, Валянцін Акудовіч, Уладзімір Арлоў, Ігар Логвінаў, Андрэй Хадановіч, и до сих пор они остаются для меня самымы важными в литературном процессе Беларуси. Да, за пять лет изменилось многое: появились новые литературные “суполкі”, целая серия книг «Пункт Адліку», «Дэбют», журнал «Пройдзісвет» и наш совместный с женой — Василисой Поляниной-Календа журнал белорусского искусства и литературы «Макулатура», появилась литературная премия Ежи Гедройца. Для меня важными изменениями являются не те, что происходят в мире белорусской литературы, но те, что я сделал и делаю, как я развиваюсь, и становится ли моя литература лучше… Да, это эгоистично, но это для меня главное.
- И, несмотря на некоторые движения, нет ли ощущения стагнации или застоя, воцарившегося вокруг?
- Ох, Андрей, есть такое ощущение, что весь мир в непонятной стагнации, будто все замерли или, может, устали, не знаю. Хотя каждый год открываются новые книги, имена, бестселлеры, и есть масса действительно великолепных книг, но среди них нет белорусских, которые работали бы в международном контексте, да, за счет появления премии Гедройца у нас появилась возможность выйти на Европейский рынок, переводиться, и постепенно у нас все получится, не все так сразу и быстро, есть у нас писатели, которым не хватает всего лишь переводов на другие языки, чтобы их услышали, и всё.
- Расскажи вообще, какими судьбами издавались твои книги, ибо я знаю, что каждая книга — это отдельная история. Кратко, если можно…
- Моя первая книга «Помнік атручаным людзям» еще даже и книгой не была, а я тексты уже отослал в издательство «Галіяфы», и мне Вишнев сказал, что некоторые рассказы похожи на стиль Венечки Ерофеева, и если я смогу, то хорошо было бы все рассказы для книги написать на белорусском, что я и сделал. Работал несколько месяцев, написал первые рассказы абсолютно сумасшедшими и тяжелыми, а после первой книги перекинулся на сказки в стиле Оскара Уайльда. Первые книги давались мне с трудом, и я их сам продвигал, предлагал… Ну, короче стандартный сценарий начинающего писателя.
После третьей книги «Іржавы пакой з белымі шпалерамі», которую я выпустил самиздатом, меня начали печатать и предлагать печататься в издательстве Игоря Логвинова, и на данный момент книги выходят как у него, так и в издательстве «Ковчег». В последнем мои книги под псевдонимом.
- Интересна ли тебе Азия и ее культура?
- Смотря какая Азия, я очень любою Южнокорейский кинематограф, считаю его самым искренним, экзистенциальным, самым главным в создании нового мировоззрения для Мира. Для меня японская культура очень привлекательна и необычна. Я бы очень хотел посетить обе эти страны, и не в качестве туриста, но пожить там хотя бы пару месяцев.
- А что-нибудь более экзотическое — вроде кодексов самураев или идей Чучхе?
- Тогда уже мне все-таки ближе буддизм! Я давно думаю над тем, чтобы официально принять буддизм, он мне видится наиболее честным, искренним и гуманным, так как в православие я не могу верить, видя, куда они тратят пожертвованные деньги, видя все эти кортежи из лимузинов, ролексы, и, ко всему еще, мне не нравится, что православие становится политизированным. Мой отец католик, возможно, я больше католик, чем православный, но в душе я буддист.
- Вообще, есть ли в твоей жизни культы?
- Сложно сказать, являются ли некоторые особенности моей жизни культами, скорее у меня есть свои коды поведения, жизни, какие-то устоявшиеся традиции…
- Какую из своих традиций можешь назвать новоприобретенной?
- Я начал подходить к процессу письма немного усложняя, ну такой небольшой свой культ — принять душ, выпить кофе, прочитать несколько страниц любой книги, которая под рукой, потом я кладу несколько словарей, они помогают обогащать язык. Иногда я считаю. Это все помогает настроиться, чтение сосредотачивает, счет, кофе разгоняют, и потом меня уже сложно остановить.
- За что ты испытываешь тревогу в своей жизни? Если говорить про вещи абстрактные, а не родных, близких и страну…
- Если говорить об абстрактных вещах… Ну, у меня есть масса разных тревожных страхов: ночные комнаты без света, тени, ощущение себя в пространстве и времени. Возможно из-за того, что я слишком много пишу и веду не совсем здоровый образ жизни, нервы ни к чёрту, я часто нервничаю и в целом веду себя как неврастеник. Не знаю, каким бы я был, живи другой жизнью, возможно, я бы уже давно работал бы на одной работе, уже наделал бы детей, оброс бы парочкой кредитов, лето полностью проводил бы на даче… Но у меня все по-другому, мы с женой, а она у меня художник, находимся в перманентном процессе создания, творческого напряжения, из-за чего просто некогда заниматься чем-то другим, и такая жизнь налагает не только дополнительную ответственность на то, что и как ты делаешь, но часто приводит к депрессии, к осознанию того, насколько ты мелок в этом мире, как многие бытовые вещи абсолютно ничтожны и глупы и как важно успеть просто пожить в мире, почувствовать в нем свободу, любовь и природу, построить не очередную квартиру-коробку в центре Минска, а поехать как можно подальше, слиться с природой, найти свой неповторимый мир и смысл своего существования. Темпы жизни непозволительноо высоки, особенно в городе, ты не успеваешь разгрузить свой уставший мозг после работы, как уже сидишь в соцсетях или смотришь телевизор, когда можно взять свою собаку, сесть на велосипед и прокатиться по окраине города или выйти во двор и присоединиться к ораве пацанов и погонять мяч.
1/
- Самые страшные фобии?
- Мои самые страшные фобии — это если я вдруг разучусь удивляться миру, перестану им интересоваться, и мне действительно нечего будет сказать…
- Веришь ли ты в интернационал народов, и есть ли в этом роль литературы?
- Как видно из истории, народам лучше ходить друг к другу в гости, и не больше, все эти интернационалы приводят только к тому, что одна держава, более сильная, держит на коротком поводке соседей. Обо всех этих «интер» говорят только стороны, заинтересованные в том, чтобы чем-то воспользоваться: свободой, территорией, ископаемыми…
- Лично внутри себя испытываешь ли ты чувство ответственности за литературу белорусского народа?
- Конечно, и не только как писатель, а скорее как редактор журнала «Макулатура»… Но я никогда не ставлю себе за цель в творчестве ответственность, для меня в первую очередь существует магия письма. Я пишу, чтобы выразить ту или иную мысль, поднять проблему, описать видение того или иного, пишу, чтобы подумать, и, если бы я думал об ответственности, я бы и тридцати процентов из написанного не написал бы, это меня сковывало бы.
- Почему ты решил сделать журнал «Макулатура» билингвистическим?
- Билингвизм был логическим выбором. Я не люблю, когда белорусскую литературу ограничивают языковым барьером, надо смотреть на это шире и объективней. В Швейцарии четыре официальных языка, и там многие писатели пишут на немецком, а потом на французском, швейцарском, английском…
- Вообще, сама идея билингвизма и его суть — какая она в твоем видении?
- Я о том, что в современном обществе, а уж тем более культурном, важно, чтобы право на существование имели все, кто живет в стране, и не только люди и те, кто пишет «па-беларуску», а также животные были защищены, дети, имущество… В данный момент в Беларуси во всех сферах развития и защиты — огромные прорехи. Поэтому «Макулатура» в первую очередь обращает внимание на творчество как акт свободы и возможность что-то сказать. Мы ведь Шагала, который говорил по-французски и по-русски, белорусом считать не перестали!
- Какое должно быть сочетание языков в нашей стране и в каких пропорциях?
- Я вообще хотел бы, чтобы в нашей стране было как раньше — четыре официальных языка: белорусский, русский, польский и идиш. Это необходимо в первую очередь, чтобы помнить, насколько многокультурна нация белорусов!
- Хотел бы выучить идиш?
- Да, я бы очень хотел выучить идиш, тем более что я сам родился в Копыле, на родине великого еврейского писателя на языке идиш Менделе Мойхер-Сфорима.
- Почему ты сам выбрал белорусский язык для издания текстов?
- Это мой родной язык, язык моей страны, я люблю его за мягкость, это язык нежности, любви… И, тем более, я как начал писать на белорусском, быстро начал забывать русский, и теперь я, если пишу какой-то текст на русском, там огромное количество не просто грамматически неправильных конструкций, но еще и масса белорусизмов и слов, поставленных в белорусских падежах и прочие дела. Вообще, одна из самоидентификаций любой культуры — язык, и так как я считаю себя белорусом, значит, у меня есть моя история, культура и язык.
- Как ты относишься к тому, что в связи с последними событиями в Украине писатели и прочие творческие начали заряжать лозунгами и пропагандой, как с одной стороны, так и с другой?
- Я считаю, что одна из персоналий писателя — быть объективным и поднимать остросоциальные вопросы. Принимать участие в жизни страны важно, но также важно помнить, что главным инструментом, словом, писатель должен говорить в своих текстах, иначе он просто затеряется в лозунгах и на трибунах, забудет, что он может действительно кардинально изменить мир, поменять взгляд на ту или иную вещь своего народа, и не только при помощи гениального романа. Я против любой пропаганды и считаю, что то, что происходит в Украине — это информационная война в первую очередь. Я просто не переношу вранье — как в случае с телеканалами России. Я поверить не могу во всю ахинею, что они транслируют, и одновременно я против любой войны и считаю, что украинцев надо оставить в покое, а не дербанить ее земли, Украина сама должна решить для себя, что ей лучше и как развиваться, без каких-либо посторонних сценариев России, США или какой-либо иной страны или организации. Я уважаю украинцев за их славу, правду, свободу, они молодцы, что борются с коррупцией и терроризмом, и желаю белорусам учиться у них быть не только толерантными, но уметь защитить себя, свою семью и свой народ!
- На какую акцию ты бы в жизни не подписался, а в чем непременно бы принял участие?
- Я вообще не любитель акций, единственное для меня приемлемое — акции Гринписа, в защиту детей, помощь инвалидам… В наших городах абсолютно отсутствует инфраструктура для инвалидов, а также все очень плохо с сиротками, я бы очень хотел чтобы упростили усыновление детей для любых сознательных взрослых, и неважно откуда они: из нашей страны или из-за рубежа.
- Как ты относишься к кино? Ну и театру, раз уж беседа зашла. Хотел бы себя попробовать в ином, не литературном творчестве?
- Я люблю кино авторское, к театру отношусь слегка скептически, но очень высоко оцениваю театр Мамонова, Свободный театр. В жизни я очень хочу себя попробовать в качестве режиссера, одно время искал курсы, нашел, но по деньгам не потянул, немного разгружусь с работой, начну потихоньку учиться, может, что и получится. А так, когда был подростком, мечтал быть музыкантом, таким современным диджеем, но писать музыку хотел экспериментальную, смесь Тома Йорка и Four Tet.
- Ну и, напоследок, пересекаются ли твои книги и твоя жизнь?
- Многие ранние рассказы в первых книгах пересекаются с моей жизнью, вот год тому вышла книга в электронном издательстве Байбукс «На крок назад, на дзень наперад», она биографична и, скажем так, ставит точку в моих начинаниях в литературе, после этой книги у меня появился псевдоним Аляксандар І. Бацкель, первый роман «Мімікрыя. Даследаванне чатырох стыхій на прыкладзе чатырох летуценнікаў», и вот под псевдонимом я пишу по-другому и готовлю новую книгу и второй роман, это новый этап моей жизни, который тоже частично будет пересекаться с моей жизнью, так как мой литературный опыт и жизнь напрямую связаны с эволюцией моего видения, письма и мысли.
Текст: Андрей Диченко Фото: из личного архива писателя
